|
|
Филологический факультет СПбГУ | |
|
|
||
Когда мы задумываемся о значении темы государства для русской литературы XVIII века, когда мы говорим об определяющей роли именно государственного контекста в культурной жизни XVIII столетия, мы невольно задаем себе вопрос: а когда это начинается? С какими событиями связан пангосударственный характер русской культуры XVIII века? Однозначного ответа на этот вопрос дать, скорее всего, невозможно. Во-первых, ответ этот зависит от наших общих историко-политических взглядов и от той исторической концепции, которую мы выбрали, которой мы придерживаемся. Кроме того, вопрос этот сам по себе сложен, ведь всегда трудно понять, когда начинается новое, когда количественные изменения переходят в качественные. Но все-таки, с известной долей условности, можно сказать, что эта пангосударственность культуры, и литературы в частности, XVIII века прежде всего связана с реформами Петра I, и поэтому разговор о государственном контексте литературы XVIII века, о влиянии на литературную жизнь политики государства стоит начать с разговора о реформах Петра I, в частности с тех, которые трудно поддаются внятному объяснению, которые кажутся странной прихотью своевольного царя. Имеем в виду те реформы, с которых в самом начале XVIII века и начинается, по существу, реформирование русской жизни царем-преобразователем.
Это, прежде всего, реформа 1700 года, которая требовала у дворян, именно у дворян, изменения одежды. Петр I потребовал, чтобы дворяне сменили русский национальный костюм, а его вы можете увидеть в двух вариантах, мужском и женском, на слайде, на европейский костюм, на новое, созданное по европейской моде платье. Этот новый тип одежды, который обязаны были носить дворяне, вы тоже можете увидеть на слайде. Вполне естественно возникает вопрос: а как русское дворянство реагировало на этот манифест? И ответ на него совершенно однозначен: крайне негативно. Дворяне всячески сопротивлялись переодеванию в европейскую одежду. Конечно, это объясняется разными причинами, например, чисто экономическими. Новое платье требовало денег, а денег у империи было мало. Золото в России не добывалось, серебро почти тоже в тот момент, и денежный запас в стране был невелик. Кроме этого новая европейская одежда, особенно женская, оскорбляла стыдливость русского человека. Обнаженные плечи, бюст, который был виден, казался совершенно непристойным русским дворянам, воспитанным еще в духе «Домостроя». Но все-таки объяснить нежелание русского дворянства надеть европейское платье только этим вряд ли возможно. У нежелания русских людей петровской эпохи надеть европейский костюм были и более глубокие причины. Дело в том, что одежда всегда, и в XVIII веке в частности, имеет и определенный идеологический смысл. Ведь костюм — это семиотическая система, которая полна семантики, и смысл европейского платья в сознании людей XVIII века был чисто отрицательным. Европейская одежда — это одежда сатаны. Причины такого негативного отношения к европейскому костюму вполне очевидны. Перед нами очень ясный случай культурной метонимии, то есть переноса значения по логическому сходству. Западный мир — это мир еретический; католики, протестанты, еретики — это люди, отвернувшиеся от истинной веры, то есть служащие сатане, значит западный мир — это мир Сатаны, и одежда, которая свойственна этому миру, тоже одежда сатанинская. Именно поэтому дворяне никак не хотели надевать европейское платье. Именно дворяне, так как сменить одежду должны были именно дворяне. Не хотели они надевать европейские костюмы, не потому что они не очень подходят для русского климата, а потому что они дороже, не потому что они нарушают стыдливость, хотя и поэтому, но прежде всего потому, что они тем самым выражали свой протест против желания Петра одеть их в сатанинского платье.
То же самое можно сказать о другом манифесте Петра — манифесте 1703 года, когда Петр заставил опять-таки дворянство насильственно сбрить бороду. И облик русского дворянина, русского вельможи резко изменился. На слайде вы можете увидеть два портрета одного из любимых бояр Алексея Михайловича, отца Петра I, знаменитого боярина Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина, и портрет известного нам всем Александра Даниловича Меншикова. Разительный контраст. И дворяне всячески сопротивлялись перемене своего облика, гораздо более жестко, чем в случае с одеждой. И недаром Петр собственноручно часто состригал бороды, насильно сбривал бороды, и на слайде вы можете увидеть лубочную гравюру, изображающую такое насильственное сбривание бороды. Ситуация была та же самая, что и с одеждой. Безбородость воспринималась русским человеком XVIII века как не просто негативное явление, а как позорное явление. В сознании древнерусского человека, сохранившегося до XVII века, в теоретическом сознании, конечно, не на практике, безбородыми были только гомосексуалисты, а гомосексуализм для людей XVIII века, конечно, был грехом. Для Петра I гомосексуализм — это содомский грех, может быть, не для самого царя, а для его современников, а содомский грех — это смертный грех для традиционалистского христианского сознания, поэтому дворяне так и сопротивлялись. Это понятно.
Смысл сопротивления петровского общества реформам Петра был, пожалуй, впервые отчетливо раскрыт знаменитым русским филологом, историком, семиотиком культуры Борисом Андреевичем Успенским. Но зачем Петр осуществлял эти реформы? Зачем Петр заставлял дворян сбривать бороды, надевать европейское платье? Что это, прихоть, желание видеть вокруг себя людей, одетых в европейское платье, или что-то другое? Конечно, царем двигали гораздо более глубокие основания, и Петр так настойчиво проводил эти странные, казалось бы, реформы, потому что этими реформами он рассчитывал разрушить старую культуру. Выдающийся по своей интуиции деятель, Петр, хотя не был культурно очень образованным человеком, инстинктивно осознал, что культура — это не случайное соединение каких-то поступков, правил, запретов, требований, а система, и разрушить эту систему лучше всего, изменив оценку каких-то элементов, при этом элементов общих, с которыми сталкивается каждый человек. Изменение оценки порвет связи внутри системы, и наступит культурный коллапс. Именно к этому Петр I и стремился своими реформами, которые мы можем назвать разрушительными реформами. Он старался расшатать ту по-своему великолепную культуру, которая была создана его отцом Алексеем Михайловичем, его старшим братом и его старшей сестрой, Федором Алексеевичем и царевной Софьей, расшатать и разрушить.
Возникает вопрос: для чего? Какие цели ставил перед собой Петр I? Совершенно очевидно, что император, не жалевший своей жизни для своего Отечества, непрестанно трудившийся для блага России, не важно, как он понимал это благо, может быть, неправильно, все-таки руководствовался и в культурной своей политике не нигилизмом, не презрением к национальным традициям, а чем-то другим. Он хотел разрушить древнерусскую культуру, которая опиралась, прежде всего, на церковные основания, это сохранилось и при Алексее Михайловиче, царе Федоре и царевне Софье, для того, чтобы на смену этой церковной культуре ввести культуру светскую, религиозную, христианскую, но ориентированную, прежде всего, не на церковь, как на совершенно самостоятельное явление человеческой жизни, а на государство. Именно государственная культура должна была стать основой культурной жизни. Но это уже отдельная тема, требующая самостоятельного, хотя и не длинного разговора.