Модуль 5
Русская литература XVIII века и риторика

Урок 2
Русская литература XVIII века как риторическая словесность

Риторика от Аристотеля до Ломоносова, до П.Фонтанье, то есть до авторов XVIII — начала XIX веков, по существу, определяет все стороны речевой деятельности человека, связанные с убеждением. Среди них очень большое место занимает и литературная деятельность, ведь и художественная литература в этот огромный хронологический период также ориентировалась на риторику. Это приводило к тому, что авторы того времени, и Античности, и Средневековья, и раннего Нового времени, видели в своем творчестве не проявление собственных личностных начал, а видели, прежде всего, реализацию риторических правил. Именно так писали свои произведения крупнейшие авторы этой огромной литературной традиции: и, например, эллинистические поэты, такие как Феокрит, и Гораций, и Вергилий, и Плутарх, если говорить о поздней греческой античности, и средневековые авторы, например трубадуры, и, с другой стороны, Данте и Шекспир, и Мольер, и Расин. Мы видим, что следование риторическим правилам нисколько не мешает им быть оригинальными. Более того, даже в пределах одной национальной литературы современники, следуя риторическим правилам, оставались непохожими друг на друга. Достаточно назвать двух великих французских трагических поэтов, создателей трагедий классицизма, Пьера Корнеля и Жана Расина.

Как же это получалось? Это получалось потому, что, реализуя риторические правила, писатели, принадлежащие риторической эпохе, так или иначе, сознательно или бессознательно всегда ощущали противоречия между логическими предписаниями и свободной стихией языка, использование этого противоречия, обыгрывание этого противоречия и позволяло им создавать оригинальные, непохожие друг на друга произведения.

В качестве примера можно обратиться к знаменитой оде Ломоносова, о которой уже шла речь, когда мы говорили о духовной оде, к «Вечернему размышлению о Божием величестве по случаю великого северного сияния». Эта ода была опубликована впервые как раз в риторическом трактате Ломоносова, в «Кратком руководстве к красноречию», как пример силлогизма.

Вместо причины можно положить распространение какой-нибудь идеи, которая имеет принадлежность к терминам, составляющим посылку, как в сей энтимеме: Тварей исследовать не можем, следовательно, и творец есть непостижим.

Смысл этого силлогизма сформулирован очень точно.

Но когда мы обращаемся к «Вечернему размышлению о Божием величестве по случаю великого северного сияния», то мы видим, что пафос этой оды нисколько не состоит в утверждении непознаваемости мира, нет, ода говорит о том, что до конца не познаваемый, до конца не постижимый мир вместе с тем постигаем. Она наполнена пафосом научного открытия. Об этом свидетельствует, между прочим, финал этой оды.

Сомнений полон ваш ответ
О том, что окрест ближних мест.
Скажите ж, коль пространен свет?
И что малейших дале звезд?
Несведом тварей вам конец?
Скажите ж, коль велик творец?

Как вы можете увидеть, ода заканчивается целым рядом риторических вопросов.

Скажите ж, коль пространен свет?
И что малейших дале звезд?
Несведом тварей вам конец?
Скажите ж, коль велик творец?

Эти вопросы, являясь риторическими, не нуждаются в ответах. Они говорят о том, что в самих этих вопросах содержится ответ. Мы, например, не знаем величие Творца, мы не можем описать это величие до конца, но мы ощущаем это величие, мы его признаем. То же самое касается и других вопросов, поставленных Ломоносовым.

Благодаря этому содержание риторического произведения оказывается несоизмеримо более широким, чем логические формулировки, которые лежат в основе этого произведения. Такова риторическая литература или литература готового слова, как предложил ее называть выдающийся русский филолог А. В. Михайлов.

Естественно, возникает вопрос: а в каком соотношении с этой риторической традицией оказывается наша литература? Ответить на этот вопрос не очень просто. Древнерусская литература, когда мы читаем древнерусские тексты, конечно, несет на себе следы риторического влияния. Но это совершенно особое риторическое влияние. Древнерусские книжники не знали риторической теории. Они подражали другим сочинениям, например византийским книгам, которые писались по риторическим правилам. И, подражая византийским авторам, древнерусские книжники тем самым следовали за правилами риторики. Например, когда преподобный Нестор-летописец пишет «Житие Феодосия Печерского», он не знает, что он следует риторическим правилам, но, подражая, византийским житиям, он в действительности им следует. Поэтому мы можем сказать, что древнерусская литература связана с риторикой, но не прямо, опосредовано.

По-настоящему риторическая традиция вошла в русскую культуру в XVII веке. Тут, правда, надо сделать оговорку. Риторическая традиция проникла в русскую литературу именно как риторическая традиция со своей теорией через другую восточно-славянскую словесность, в тот момент с великорусской словесностью очень тесно связанную. Я имею в виду белорусскую и украинскую книжность, которые в тот момент почти не отличались друг от друга. Дело в том, что на рубеже XVI–XVII века современные Белоруссия и Украина, которые были частью Речи Посполитой, то есть могучего Польского государства, начинают испытывать очень сильное воздействие католицизма. Заключается так называемая Брестская, или Берестейская, как называют ее украинские филологи, уния. В результате этой унии, в результате сложного диалога между православием и католицизмом, диалога, который привел, между прочим, и к войнам, и к вооруженным столкновениям, украинская и белорусская культуры начинают знакомиться с риторикой. Риторика оказалась нужна белорусам и украинцам прежде всего для того, чтобы защищать православие в полемике, в беседах с католиками. Участвуя в межконфессиональных диспутах, украинские и белорусские интеллектуалы, а все они были монахи в то время, увидели как много дает риторика, как она нужна для того, чтобы убедить своих слушателей, и в связи с этим риторика проникла в ту область восточно-славянской культуры, которая в то время называлась Западная Русь, а ныне связана с Украиной и Белоруссией. И уже через Украину и Белоруссию риторическая теория проникала и в Великороссию, в Московское государство, которое усвоило риторику во второй половине XVII века. А у восточных славян в целом риторическая теория возникла к началу XVII века. Ее усвоение, ее творческая переработка была, как я уже сказал, результатом межконфессионального напряжения, межконфессионального диалога, который активизировался в Речи Посполитой как раз в то время. Как раз после этого русская, а точнее восточно-славянская, словесность приобрела настоящий развернутый риторический характер.

Если о риторическом начале в древнерусской литературе мы должны говорить с оговорками, с комментариями, о чем только что шла речь, то о риторическом характере восточно-славянской словесности начиная с начала XVII века можно говорить безоговорочно. Восточные славяне становятся полноправными участниками единой риторической теории, единой риторической словесности. Не только тексты начинают создаваться в риторическом духе, по риторическим правилам, это, как я уже отмечал, было и раньше, но теперь возникает развернутая риторическая теория.

Как я уже сказал, в Великороссию, то есть в Россию в современном обозначении, риторическая теория проникла к концу XVII века, поэтому, говоря о русской литературе, стоит именно XVIII век назвать самой риторической эпохой того времени. Именно словесность XVIII века наиболее полно отражает все особенности риторической литературы, показывает тот вклад в развитие риторической теории, который внесли великорусский авторы в мировую риторическую сокровищницу.