|
|
Филологический факультет СПбГУ | |
|
|
||
Мы с вами много говорили о литературных взаимоотношениях России и европейских литератур в XVIII веке и ничего не сказали о рецепции античной словесности, то есть об общении русских писателей XVIII века с тем художественным опытом, который сохранила античная литература, греческая и особенно римская. И не сказали мы об этом вполне сознательно, потому что античность для людей XVIII века, особенно первой его половины, а для русских людей и вообще всего XVIII века, занимала совершенно особое место среди других национальных культур.
В античности, и в частности в античной словесности, видели не просто одну из словесностей, одну из литератур, связанную с определенным историческим периодом, с определенным национальным опытом, нет. В античности видели абсолютно совершенное художественное явление. Античную литературу понимали как самое удачное, самое выразительное воплощение эстетических идеалов в словесном изобразительном искусстве. В связи с этим античность воспринималась как некий ориентир, идеал, к которому надо приблизиться и, по возможности, повторить. Именно так воспринимали античность, между прочим, и в Италии, и во Франции, и в Англии, и в Германии, и в Испании начиная с эпохи Ренессанса.
В России начиная с конца XVII века формируется похожее отношение к античности, но оно обострено. Дело в том, что европейские литературы с большей или меньшей степенью основательности, но все, имели право сказать, что они являются наследницами античной культуры, ибо, конечном счете, все они выросли из латиноязычного опыта средневековой словесности. Этому, как известно, посвящена знаменитая книга Эрнеста Роберта Курциуса «Европейская литература и латинские Средние века». В России же подобной связи не было. Крестившись в 988 году от Византии, мы ведь не перенесли вместе с верой греческого языка. Мы воспользовались так называемым кирилло-мефодиевым наследием, то есть церковнославянским языком, и тем самым лишились возможности с самого начала воспринять античный опыт. И вот в XVIII веке это стало вполне очевидно. Вдруг писатели ощутили, что между русской литературой и литературами европейскими существует одно, но очень значительное, качественное различие. Европейские литературы, на которые ориентируется, как мы с вами говорили, русская словесность в XVIII веке, растут из античной почвы, а русская литература этой почвы не знает. В связи с этим усвоить опыт европейских литератур органично, глубоко, стать по-настоящему европейской литературой русская литература может только тогда, когда тоже усвоит античный опыт, когда увидит в себе наследницу античности. Но как это сделать? И вот эту проблему русская литература начинает сознательно решать уже в первые послепетровские годы, то есть в литературе середины XVIII века.
И, решая эту проблему, русская литература XVIII века предлагает два разных пути. Первый путь представлен литературной деятельностью Антиоха Дмитриевича Кантемира и Василия Кирилловича Тредиаковского. Эти великие поэты полагали, что для того, чтобы русская словесность, русская муза стала музой, порожденной музой античной, она должна выражать себя на том же языке, что и античная муза. А так как писать по-латыни русский писатель не может, вернее он может, но читатели его не поймут, надо по-русски писать похоже на то, как пишут по-латыни, надо русский язык приблизить к латыни. И с этим связаны стилистические теории и А. Д. Кантемира, и В. К. Тредиаковского, которые делали их стиль темным, не всегда понятным, трудным для восприятия. «Трудный Кантемир» назвал А. Д. Кантемира современный исследователь С. И. Николаев.
Второй путь предложен М. В. Ломоносовым. Михаил Васильевич Ломоносов в самом общем виде полагал, что повторить античный опыт, сделать русскую литературу наследницей античного опыта надо, не подражая в буквальном смысле латинской поэзии, не надо писать так, как писали римские авторы, а надо передать, как мы бы сказали, дух, надо передал специфику античного искусства. А этот дух античного искусства, его внутреннюю форму, его доминанту М. В. Ломоносов видел в гармонии. То есть поэзия, вообще литературная деятельность, должна быть гармоничной, «огромной, красивой, стройной», если воспользоваться словами самого М. В. Ломоносова. И надо сказать, что путь Ломоносова в конечном счете восторжествовал. Именно за Ломоносовым в восприятии античности пошли русские писатели второй половины XVIII, да и начала, и не только начала XIX века.
Античных авторов в России XVIII века знали достаточно широко, но, пожалуй, наибольшее влияние оказали на русскую литературу два поэта: греческий поэт Анакреонт и римский поэт Гораций. Правда, когда мы говорим о влиянии Анакреонта, мы должны иметь в виду, что читатели XVIII века, и русские читатели, не разделяли оригинальные стихи самого Анакреонта, которых сохранилось очень мало, и многочисленные греческие стихи его последователей, эллинистических поэтов, так называемую анакреонтику, и воспринимали анакреонтику как произведения самого Анакреонта. Ну а в отношении Горация, поэтическое наследие которого дошло до нас в полной мере, такой проблемы не возникало. Он, так же как Анакреонт, глубоко и активно воспринимался русскими писателями и, соответственно, русскими читателями.
Если говорить о влиянии Анакреонта, то надо прежде всего отметить такое важное для XVIII века литературное явление, литературный факт, как анакреонтическая ода, то есть ода, посвященная воспеванию радости жизни, красоты жизни, прежде всего женской красоты. Анакреонтические оды писали многие русские поэты XVIII века, начиная с Кантемира, но высшим достижением русской анакреонтики были анакреонтические песни Гаврилы Романовича Державина — замечательный памятник русской поэзии, оказавший сильное воздействие и на Пушкина, и на Батюшкова, и вообще на последующую русскую поэзию.
Может быть, еще большее воздействие на русскую литературу, и не только XVIII века, оказала поэзия Квинта Горация Флакка, который начал переводиться опять-таки А. Д. Кантемиром, и наиболее крупным выразителем творческих интуиций которого был вновь Г. Р. Державин, которого вполне можно назвать «русским Горацием».
Благодаря этому творческому усвоению и горацианства, и анакреонтики, благодаря разным поэтическим и прозаическим опытам русских писателей XVIII века античность постепенно начинает восприниматься как исток русской литературы, и русская литература, которая выросла вне античной почвы, вместе с тем, начинает в глазах ее собственных представителей быть литературой, порожденной античностью. Если говорить о достижениях XVIII века, то именно так к античной литературе относился М. В. Ломоносов, тем более Г. Р. Державин, и тем более М. Н. Муравьев, а в последующие эпохи такое понимание значении античности для русской литературы в полной мере было свойственно А. С. Пушкину. Стоит обратить внимание, что такое сугубо национальное явление, как усадебная тема, то есть описание усадьбы, так называемая усадебная топика, то есть повторяющиеся образы, идеи, связанный с описанием помещичьей жизни, в русской литературе во многом восходят к горацианской традиции.